Добиться уважения, славы, общественного признания можно тысячей разных способов, но пасть во мнении окружающих можно только нравственным падением, даже если это падение будет основано на клевете. Очернить человека можно, только открыв что-либо безнравственное в его словах и поступках. И если обнаружится, что человек, вызывающий всеобщее восхищение, жесток, эгоистичен, подл, лжив, лицемерен, агрессивен, преступен, то неизвестно, что перевесит в его оценке: восхищение его талантом или презрение к его моральному облику. При определенных обстоятельствах люди могут относиться с уважением и к откровенным подонкам, но такая беспринципность обычно порождается клановой солидарностью, личной заинтересованностью или нравственным бесчувствием.

Кто выше: мерзавец с высоким социальным статусом или маленький, но благородный человек? Например, Бетховен высказался по этому вопросу категорично: «Я не знаю иных признаков превосходства, кроме доброты».

Нравственное чувство дает нам странное в своей бездоказательной неоспоримости свидетельство того, что моральное превосходство превыше любого другого превосходства, что моральное превосходство — это превосходство правды, правоты и справедливости, даже если мы не можем ни предметно определить атрибуты нравственного, ни хоть сколько-нибудь объективно измерить их.

А если проблему морального превосходства перенести на Бога…

Человек поклоняется Богу из страха и выгоды, потому что от Бога зависит благополучие человека. Но чего стоит почтительность, основанная на страхе и корысти? А нравится ли Богу раболепие расчетливых и трусливых лицемеров? А вдруг абсолютная власть над миром принадлежит Существу недостойному: честолюбивому, тщеславному, надменному, бездушному, жестокому, мстительному? Ведь страдания и несправедливости всего мира во все века как бы и свидетельствуют о Боге не очень хорошо. Что если Бог действительно тиран и самодур, которому наплевать на человеческие страдания, но которому очень нравятся страх, лесть и раболепие? Заслуживает ли Он в таком случае хотя бы пренебрежительной снисходительности со стороны человека? А если человек может быть морально выше Бога, то не является ли это превосходство человека над Богом фактическим, безусловным превосходством?

Тезис о внеморальности Бога, оставляет за Богом право быть бездушным, жестоким и мстительным Тираном. Например, сделать бытие человечества трагичным и глядеть на вечные страдания миллиардов людей, наслаждаясь местью за то, что один такой простодушный человечек много тысяч лет тому назад укусил его яблоко. Внеморальный Бог не заслуживает даже уважения со стороны человека, знающего цену добра и зла. А впрочем, до претензий ли к моральному облику Бога, когда надо свою шкуру спасать, тут и Великому Садисту поклонишься.

Почему у верующих не возникает моральных сомнений о Господе, который более всего желает, чтобы люди Ему поклонялись и нахваливали Его? А зачем Ему это надо? А надо ли? А не потому ли Господь так ревностно относится к поклонению человеков, что это человек создал Бога по образу и подобию своему? Человек вылепил образ Божий сообразно привычному типажу человека-господина: властолюбивого, тщеславного, любящего раболепие. Такой Бог для нравственно уродливого человека совершенно естественен, вот человек и не задаётся вопросами о Его моральном облике. Богословие старается смягчить ветхозаветный образ Бога лестью, но пользовательский образ Бога не в догматических комплиментах, а в обыденной модели вероисповедания, в менталитете рядового верующего, для которого Бог – это мелочный и мстительный Тиран – Законник, непрестанно посылающий человекам наказания, но которого в лучших традициях человеческого лицемерия следует называть любящим Отцом.

В богословской традиции нет проблемы теодицеи. Нет темы оправдания Бога за существование зла и страдания в мире, который Он создал. Проблему теодицеи богословие решает очень просто: «за грехи». И всё. Вопрос закрыт. Вот, например, злой господин с мерзким нравом бьёт раба в своё удовольствие, а раб не смеет даже задать вопрос: «за что?», только приговаривает про себя: «за грехи, за грехи, за грехи». Примерно такую позицию и занимает Церковь по проблеме зла и страдания. Однако в библейской книге Иова Господь предпочёл позицию Иова, задававшего Ему трудные вопросы, а не позицию его друзей, предлагавших Иову страдать безропотно.

Если мы взглянем на образ Божий явленый в Сыне, то легко заметим, что рабское поклонение Богу без надобности, и не потому что Господь большой либерал, а потому, что в демонстрации рабского ничтожества нет ничего доброго и даже смирения нет, но есть только желание польстить Великому Честолюбцу своим раболепием. Совершенно очевидно, что человек исчезающе ничтожен перед величием Создателя, и в выпячивании этого факта нет никакой моральности, но есть театральное смиренничание, в котором церковная традиция усматривает великую добродетель. Упование на возможность обольстить Бога своей рабской униженностью – тщетно, ибо честолюбие чуждо и противно Богу. Смирение своей гордыни перед ближним – вот истинное смирение перед Богом, и это не благочестивое пустозвонство, так Иисус учил.

Из новозаветного Откровения человеку стало известно, что Бог есть Любовь, что Бог нравственно совершенен. А вот нравственная высота могла бы дать Богу моральное право на безусловное превосходство, на безусловное доверие и почтительность человека. В руки такому Богу можно было бы спокойно вверить и мир, и себя. Да и знать о Боге человеку ничего более не надо, всё богословие было бы гораздо достоверней, если бы исходило из одного только этого представления о Боге.

Но для того чтобы допустить истинность евангельского образа Бога, следует хотя бы обосновать резонность человеческих страданий, попускаемых Богом, объяснить их бытийную неизбежность, объяснить логично и рационально, безо всяких мифологических благоглупостей. На этот, и другие «проклятые вопросы», которые порождают насмешки атеизма и демагогический лепет богословия, мы и попробуем далее ответить...

Цитируется по книге "Недостающие Фрагменты Картины Мира".